XVIII. О НРАВАХ

Больше всего я люблю в античном театре любовников и отцов. Что же касается давов, они мне не нравятся, и я убежден, что, если только стожет не рисует античные или

277

современные нам, но бесчестные нравы, мы их больше не увидим.

Каждый народ должен разрушать предрассудки, преследовать пороки, описывать смешное и нуждается в зрелищах, но в зрелищах ему свойственных. Какое оружие для правительства, если оно умеет им пользоваться в тех случаях, когда нужно подготовить изменение закона или уничтожение обычая!

Бранить актеров за их нравы — значит покушаться на все сословия.

Бранить спектакль за его преувеличения — значит восставать против всех видов народного просвещения; а все суждения, высказанные до сих пор по этому поводу и обращенные на то, что есть или было, а не на то, что могло бы быть, — несправедливы и неверны.

Ни один народ не способен равно отличаться во всех драматических жанрах. Трагедия, мне кажется, ближе республиканскому духу, а комедия, особенно веселая, ближе монархическому.

Среди людей, ничем друг другу не обязанных, шутка звучит резко. Она легка лишь тогда, когда бьет вверх. Это и происходит в государстве, подобном высокой пирамиде, где люди делятся на разные сословия и находящиеся в основании, раздавленные непосильным грузом, вынуждены хранить умеренность даже в жалобах.

Обычный недостаток заключается в том, что, из смешного преклонения перед некоторыми сословиями, поэты описывают только их нравы; польза спектаклей суживается, и, быть может, они даже становятся каналом, по которому недостатки великих мира сего распространяются и переходят к малым.

У порабощенного народа все вырождается. Приходится унижаться и в тоне и в жестах, чтобы лишить истину ее веса и разящей силы. И поэты становятся подобны шутам при королевском дворе. К ним относятся с таким презрением, что позволяют им говорить все что угодно. Или, если это вам больше нравится, они похожи на привлеченных к суду преступников, которые добились оправдания лишь потому, что сумели прикинуться помешанными.

У нас есть комедии. У англичан — лишь сатиры, правда, полные силы и веселия, но лишенные нравственности и вкуса. Итальянцы довольствуются бурлескной пьесой.

Вообще чем народ культурнее, воспитаннее, тем менее поэтичны его нравы; смягчаясь, все слабеет. Когда же

278

природа готовит образцы искусству? В то время, когда дети в отчаянии рвут волосы у постели умирающего отца; когда мать, обнажив грудь, проклинает сына и сосцы, вскормившие его; когда друг обрезает свои волосы и осыпает ими труп друга; когда он, поддерживая голову покойного, несет его к костру, собирает его пепел и заключает в урну, которую долгие дни будет орошать слезами; когда впавшие в неистовство вдовы раздирают себе лицо ногтями, если смерть похитила их супруга; когда вожди народа во время общественных бедствий униженно склоняются главою к пыльной земле и, раскрыв одежды, скорбно бьют себя в грудь; когда отец берет в объятия новорожденного сына, поднимает его к небесам и возносит богам молитву за него; когда дитя, покинувшее родителей и свидевшееся с ними после долгой разлуки, обнимает их колени и, простершись ниц, ждет благословения; когда еда — это жертвоприношение, которое начинается и завершается возлиянием вина из чаш, наполненных через край; когда народ говорит со своими повелителями и повелители его слушают и отвечают; когда человек с повязкой на лбу склоняется перед алтарем, а жрица, простерши над ним руку, взывая к небу, приносит искупительную очищающую жертву; когда пифии, с пеной на губах, терзаемые демоном, сидят на треножниках, и глаза их блуждают, и в мрачных сводах пещер эхом отдаются их вещие вопли; когда боги, жаждущие человеческой крови, успокаиваются лишь после ее пролития; когда вакханки, вооружившись тирсами, бродят в лесах, пугая смертных, попавшихся на пути; когда женщины, бесстыдно сбросив с себя одежды, открывают объятия первому встречному и предаются разврату...

Я не говорю, что эти нравы хороши, но они поэтичны.

Что нужно поэту? Дикая природа или возделанная, мирная или бушующая? Предпочтет ли он красоту ясного, спокойного дня ужасу мрачной ночи, когда яростный свист ветра перемежается с глухим, протяжным рокотом дальнего грома и молнии воспламеняют небо над головой? Предпочтет ли он зрелище тихого моря зрелищу бурных волн? Холодный и немой дворец — прогулке среди развалин? Здание, построенное человеком, землю, возделанную его руками, — чаще древнего леса, неведомым пещерам в пустынной скале? Водную гладь бассейна, струйки — мощному водопаду, который летит, разбиваясь о скалы, и шумом своим пугает пастуха, пасущего стадо в дальних горах?

279

Поэзия требует чего—то огромного, варварского и дикого.

Когда неистовство гражданской войны или фанатизма вооружает людей кинжалами и кровь широкими волнами прокатывается по земле, лавр Аполлона трепещет и зеленеет. Он хочет, чтобы кровь оросила его. Он увядает во времена покоя и бездействия. Золотой век создал, быть может, песню или элегию. Эпическая и драматическая поэзия требуют других нравов.

Когда мы вновь увидим рождение поэзии? После полосы бедствий и великих несчастий, когда измученные народы возвратятся к жизни. Тогда потрясенное ужасными зрелищами воображение опишет события, неизвестные тем, кто не был их свидетелем. Не приходилось ли нам испытывать в иных случаях какой—то непонятный нам ужас? Почему же он не создал ничего? Разве нет у нас больше гения?

Гений существует во все времена; но люди, в которых он живет, скованы немотой, пока небычайные события не воспламенят массу и не призовут их. Тогда чувства теснятся в груди, волнуют ее. И те, у кого есть голос, поднимают его в стремлении высказаться и облегчить себя.

Из каких же источников должен черпать поэт, если нравы его народа мелки, слабы и жеманны, если точное воспроизведение разговоров приведет лишь к нанизыванию лживых, бессмысленных и низких выражений, если больше нет ни откровенности, ни простодушия, если отец называет сына «сударь», а мать называет дочь «сударыней», если в общественных обрядах нет ничего величественного, в семейной жизни — ничего трогательного и нравственного, в торжественных актах — ничего правдивого? Он попытается приукрасить их, он изберет обстоятельства, наиболее выгодные для его искусства, другими пренебрежет, а некоторые дерзнет придумать.

Но сколь тонким вкусом нужно ему обладать, чтобы почувствовать, до какого предела можно прикрашивать общественные и частные нравы! Если он потеряет меру, он впадет в фальшь и романичность.

Если вымышленные им нравы когда—то существовали, но не так давно, если обычай исчез, но от него осталось какое—нибудь метафорическое выражение в языке, если выражение это носит нравственный характер, если оно отмечено древним благочестием и простотой, об утрате которых мы сожалеем, если мы увидим более уважаемых

280

отцов, более чтимых матерей и любимых народом государей, — пусть дерзает! Никто не упрекнет его в грехе против истины, и все подумают, что добрые старые нравы сохранились в этой семье. Пусть только он остережется выводить то, что живет лишь в современных обычаях соседнего народа.

Но подивитесь причудам просвещенных народов. Щепетильность их заходит иногда так далеко, что запрещает поэтам показывать даже такие обстоятельства, которые свойственны их нравам и отличаются простотой, красотой и правдивостью. Кто из нас посмеет разостлать на сцене солому и показать новорожденного ребенка? Поставь поэт на сцене колыбель, любой вертопрах в партере начнет подражать крику младенца, в ложах и амфитеатре засмеются — и пьеса провалилась. О веселый, легкомысленный народ! Какие границы ты ставишь искусству! Какие путы навязываешь артистам! И каких наслаждений лишает тебя твоя утонченность! Ты всегда готов освистать на сцене то, что тебе понравилось бы и показалось бы трогательным в живописи. Горе человеку, одаренному талантом, если он попытается дать тебе зрелище, отвечающее природе, но не отвечающее твоим предрассудкам!

Теренций показал на сцене новорожденного³⁶. Больше того. Из глубины дома к зрителю доносятся стоны женщины, рождающей его в муках³⁷. Это прекрасно, и это вам не понравилось бы.

Вкус народа непостоянен, раз в природе он приемлет то, что актерам запрещает перенимать, или в искусстве восхищается впечатлениями, которыми пренебрегает в природе. Мы сказали бы о женщине, похожей на статую, чарующую наши взоры в Тюильри: у нее прелестная голова, но у нее большие ступни, толстые ноги и совсем нет талии. Женщина, которая на диване в гостиной покажется скульптору прекрасной, будет безобразна в его мастерской. Мы полны таких противоречий.

 далее>>>